После того как мы устроились (отнюдь не с удобством) на своих импровизированных сиденьях, дверь закрылась и самолет начал выруливать на взлетную полосу. После еще одной вечности мы поднялись в воздух, набрали необходимую высоту (судя по всему, не больше пары тысяч футов) и двинулись вперед, через Мозамбикский пролив, каждая волна в котором была нам слишком отчетливо видна. Когда мы прибыли в Морони и протряслись вдоль всей летной полосы, я едва сумел выпутаться из многочисленных веревок и ремней в салоне. К тому моменту, когда я оказался внутри крошечного аэропорта, пилот AirComores уже сидел за стойкой бара в конце помещения со стаканом чистого виски в руках.
Я узнал его по прошлым полетам. В те дни персонал AirComores состоял из закаленных ветеранов, Дьенбьенфу, Биафры и Катанги, повидавших весь мир и любящих вспомнить старые деньки. Я тепло поприветствовал его, но пилот не ответил мне тем же. Вместо этого он поднял глаза от стакана, посмотрел на меня испуганным взглядом и проговорил: «У нас было две тонны перегрузки. Стоило одному из двигателей хотя бы чихнуть — и нам всем пришел бы конец!» Ошеломленный, я спросил: «Но, месье X, почему вы летаете в таких условиях?» «Мне 75 лет, месье, — ответил он. — Кто еще пустит меня за штурвал?»
Позвольте мне в двух словах рассказать вам о Коморских островах. Между 1840 и 1912 годами Французская империя один задругам колонизировала все острова этого небольшого архипелага. Четыре из них — Гранд-Комор, Мохели, Анжуан и Майотта — когда-то были независимыми султанатами, расположенными в самом дальнем конце арабских торговых путей, шедших из Омана вдоль восточного побережья Африки. Во времена колониального владычества они формально находились под управлением Мадагаскара, крупного, но далекого французского владения, и более забытого Богом места невозможно было себе представить. Однако изоляция не всегда означает безмятежность. Как только Мадагаскар получил независимость в 1960 году, на Коморах начались трагические события, уровень сложности которых совсем не соответствовал масштабам архипелага.
До 1974 года острова находились под управлением далекой Франции, но в конце года был проведен референдум о независимости. Три острова проголосовали за создание суверенного государства, но Майотта, которая дольше всех пробыла французским владением, к ним не присоединилась. Ей было разрешено остаться территорией Франции, и в ответ на это возмущенные власти Коморских островов устроили мятежной Майотте торговую блокаду. В то время я как раз жил там и хорошо помню, как меня постепенно охватывала паника. Сначала из магазинов исчезло пиво, потом сигареты, а затем и вообще все более или менее цивилизованные продукты. Нам приходилось выживать на скудном рататуе из местных овощей. Когда через несколько месяцев одна поставка импортной продукции все же каким-то образом обошла эмбарго и попала в местные магазины, мы ринулись туда и обнаружили, что вся она целиком состояла из консервированного рататуя. Но времена изменились. С 2011 года Майотта является заморским департаментом Франции, а этот статус предполагает обилие супермаркетов, мощеные дорога, высокие цены, сложную бюрократическую систему и загрязнение прибрежных вод.
На остальных островах архипелага, несмотря на многочисленные события их новейшей истории, время как будто остановилось. Полное отсутствие экономического развития компенсируется здесь бурной политической жизнью. Почти сразу же после того, как Коморские острова обрели независимость, их президент был свергнут в ходе восстания (первого из четырех), организованного французским наемником Бобом Денаром, ветераном войн в Алжире, Катанге, Родезии и других горячих точках. После недолгого периода беспорядков президентское кресло занял революционер по имени Али Суалих, и после этого дела начали развиваться еще интереснее. Али был франкофобом и маоистом и имел свои собственные представления о демократии. Чтобы очистить Коморы от колониального наследия, он приказал сжечь все государственные документы о гражданском состоянии, а чтобы обеспечить себе легитимность, снизил возрастной ценз до 14 лет. Он был своего года Че Геварой, кумиром детей и подростков. Благодаря этому маневру ему удалось организовать референдум по поводу своего правления.
Примерно во время всей этой катавасии я и сидел в отчаянии на берегу Мохели. Большой мир почти ничего не знает о Коморах, и когда я прибыл в Морони, то пребывал в счастливом неведении относительно происходящего на островах хаоса. Все, что я знал, — это то, что летом 1977 года на Коморские острова было крайне трудно попасть. Здесь мой рассказ возвращается к главной теме данной книги. Я приехал на Коморские острова, чтобы продолжить изучение лемуров. Мое исследование началось за несколько лет до этого на Мадагаскаре. Как вы, возможно, знаете, лемуры — это приматы, обитающие только на этом острове. Они представляли интерес для моего исследования потому, что около 50 миллионов лет назад у лемуров и людей имелся общий предок. Это огромный срок, и хотя мы с лемурами и состоим в некотором родстве, в нашем генеалогическом древе они отстоят от нас куда дальше, чем обезьяны или высшие приматы. Несмотря на то что в своем островном уединении лемуры активно развивались, в некоторых важных аспектах они остались гораздо более примитивными, чем люди. Значит, если мы хотим узнать, как жили и функционировали наши предки в раннем кайнозое, нам следует обратиться к лемурам. С другой стороны, если волею судеб какого-нибудь исследователя, например меня, перестанут пускать на Мадагаскар (это повод для отдельной истории), то ему больше некуда будет податься. Вернее, почти некуда. Несколько видов лемуров (всего их насчитывается более 50) в течение последнего тысячелетия были завезены на Коморские острова, сумели прижиться там и сформировать популяции. Итак, лемурологу, которому закрыт доступ на Мадагаскар, остается только одно — ехать на Коморы.
Самка мангустового лемура с о. Мохели, Коморские острова. Eulemur mongoz принадлежит к роду, насчитывающему еще как минимум пять видов (некоторые ученые считают, что их куда больше — до 11). Это довольно типичное млекопитающее, которое напоминает нам, что в природе редко встречаются роды, насчитывающие один вид, такие как наш. Рисунок Ника Амороси.
Вот почему я оказался в Морони. Но как только я вышел из самолета, сразу же понял, что совершил ужасную ошибку. Атмосфера здесь была жутковатой, в воздухе летали хлопья пепла — как я потом узнал, весь остров сжигал свидетельства о рождении и браке и документы на землю. Кроме того, было невозможно найти чиновников, у которых я привык получать разрешения и помощь в экспедициях. Я знал, что на Гранд-Коморе нет лемуров, поэтому мне казалось логичным, что я должен немедленно ехать на другие острова, где лемуров в избытке, а политических событий, судя по поему прошлому опыту, не происходило вовсе.
На сей раз опыт меня подвел. Я отправился в местный офис AirComores и купил билет в один конец до Мохели, следующего острова в архипелаге. При отлете никаких формальностей проходить не пришлось, но когда я спустился по трапу на грязную посадочную полосу в месте назначения, передо мной оказалась парочка подростков, один из них поигрывал автоматом Калашникова. Второй улыбнулся мне, объяснил, что они с товарищем — члены молодежного революционного движения, и предложил остановиться в отеле от их организации (по неприлично высокой цене). Отель? Для Мохели это было что-то новенькое. Тем не менее это был не первый и не последний случай в моей жизни, когда мне делали предложение, от которого я не мог отказаться. Я сел в предложенный военный джип, а парень с автоматом устроился за рулем. После недолгой поездки по ухабистой дороге мы добрались до места. Отель оказался руинами того, что совсем недавно еще было благоустроенным домом менеджера иланг-иланговой плантации.